Она глядит, а пруд ширится, берега пропадают — уж это не пруд, а беспокойное море: огромные, лазоревые, молчаливые волны величественно
качают лодку; что-то гремящее, грозное поднимается со дна; неизвестные спутники вдруг вскакивают, кричат, махают руками…
Неточные совпадения
Однако Клима Лавина
Крестьяне полупьяные
Уважили: «
Качать его!»
И ну
качать… «Ура!»
Потом вдову Терентьевну
С Гаврилкой, малолеточком,
Клим посадил рядком
И жениха с невестою
Поздравил! Подурачились
Досыта мужики.
Приели все, все припили,
Что господа оставили,
И только поздним вечером
В деревню прибрели.
Домашние их встретили
Известьем неожиданным:
Скончался старый князь!
«Как так?» — Из
лодки вынесли
Его уж бездыханного —
Хватил второй удар...
Сто японских
лодок тянули его; оставалось верст пять-шесть до места, как вдруг налетел шквал, развел волнение: все
лодки бросили внезапно буксир и едва успели, и наши офицеры, провожавшие фрегат, тоже, укрыться по маленьким бухтам. Пустой, покинутый фрегат
качало волнами с боку на бок…
Тюлин все с тем же мрачным видом смотрит на вздрагивающую
лодку и
качает головой.
Невдалеке чернела залитая водой, обнажившая киль шлюпка; волнение
качало ее, как будто море в раздумье остановилось над
лодкой, не зная, что делать с этим неуклюжим предметом.
Сокрушенно
качая головой,
Лодка перебила его речь...
Лодка, голая, любовно гладила свое чистое тело ладонями и,
качая красивою головою, брезгливо фыркала...
Было потехи у баб, ребятишек,
Как прокатил я деревней зайчишек:
„Глянь-ко: что делает старый Мазай!“
Ладно! любуйся, а нам не мешай!
Мы за деревней в реке очутились.
Тут мои зайчики точно сбесились:
Смотрят, на задние лапы встают,
Лодку качают, грести не дают:
Берег завидели плуты косые,
Озимь, и рощу, и кусты густые!..
К берегу плотно бревно я пригнал,
Лодку причалил — и „с богом!“ сказал…
На вопросы, не пора ли в путь, они отрицательно
качали головами. Я уже хотел было готовиться ко второй ночевке, как вдруг оба ороча сорвались с места и побежали к
лодкам. Они велели стрелкам спускать их на воду и торопили скорее садиться. Такой переход от мысли к делу весьма обычен у орочей: то они откладывают работу на неопределенный срок, то начинают беспричинно торопиться.